Куб. Лестница. Лошадь.

…Кажется, где-то работала. Кажется, двигалась вверх по карьерной лестнице. Донельзя неинтересно: это была вовсе не ее жизнь, а как будто бы чья-то другая.
В третьей комнате, как и в первой и во второй, было пусто, уныло и скучно. Завтра опять рано вставать, очертя голову спешить на работу. …Смех сотрудников, обсуждение нового проекта, монотонные чертежи, короткий чаепирожный перерыв, снова разрез деталей в трех измерениях: вид сверху, вид снизу… Нет, каково! В итоге - замухрышка верблюдица! А «надежная лестница» еще завидует: прекрасный муж, отличная семья и… поздравляет каждый Новый год – «Радость ты наша, пусть сбудутся твои мечты! Пусть в этом году у вас появится маленький ребеночек!» Прямо по больному.
Несчастный плачущий куб, полный чудесных ящичков. Что бы тебе придумать? Чем бы тебя занять?

11. Конь-огонь,
точнее, вороной – жгучее темное пламя.
Договорилась записаться с лестницей (да-что-ты-после-этого-злосчастного-теста-делать-будешь: даже мыслить как-то иначе стала! Не с лестницей; с подругой, конечно) на танцы. Давно собирались, но как-то все не с руки (не с той ноги) было. …А пришли в студию – красота. Зеркала, бодрая музыка. В группе одни женщины. Лошадей – ни одного. Танцы парные. Вальс. Или нет. Как его – танго! Резкий, внезапный, темпераментный – мгновенно взволновывающий, обжигающе горячий, зажигательный. Подруга – чем не лошадь? Гибкая, пылкая, сноровистая. Страстная. Острый проницательный взор; руку, будто мужчина, – на талию кладет. Ведет, ведет, как по писанному! А учитель в центре зала один одинешенек, сам с собой танцует да приговаривает: «Раз, два, три» - э-нет, этак в вальсе считают; «Раз-два, три-четыре. Пять-шесть, семь-восемь» - теперь верно.
Наплясались-запыхались вдосталь. Домой бредут в ритме танго, пританцовывают:
- Как тебе учитель наш?
- Хар-рошенький. Оч-ч симпатичный!
- Мне кажется, ты ему понравилась.
- Да ну?! Отчего это?
- Как-то пристально он на тебя смотрел.
- Видела бы ты собственный взгляд со стороны! Прям – мужчина мужчиной.
- Для тебя, дурехи, старалась: лидерство на себя взяла. Скажи спасибо!
Преподаватель танцев был хорош. Галантный, улыбчивый, ладный. И танцевал не только «сам с собой» - к каждой подходил, уделял драгоценное внимание. Высокий, статный, с неимоверно роскошными бицепсами, смуглый, темноволосый, молодой - горяче соблазнительный. Проницательная «лестница» оказалась права: тощий, мраморно бледный, с синюшными мешочками под глазами, куб преподавателю неожиданно понравился! И как сильно понравился! Вероятно, так же, как и тот кубу - одинаково: думать, кроме как об учителе танцев, больше не хотелось.
- Тридцать три, но ведь я моложе выгляжу? Он – как жаль – такой юный. Правда, что вместе мы смотримся ровесниками?
- Классно!
- Нет, не просто – классно, а правда, что мы вместе, как ровесники?
- Десять лет разницы... Конечно, правда.
- Ах, боже мой, повтори!
Он был нежный и страстный, и бережно относился к каждому закоулку души, к каждому потаенному ящичку. И верблюдом не называл! И восхитительный роман увлекал обоих в темпе вальса. Ой, нет. В темпе танго – вот, так-то правильнее.

12. Танго в кубе.
Домой трижды в неделю заявлялась теперь за полночь. Пирамида злилась, однако молчала. Она и вообще была неразговорчивой, но теперь явно копила гнев. Не дело это – по ночам по полнедели вертихвостить! В полночный час надо спать, а не такты каблуками отстукивать. Да и днем теперь все пошло наперекосяк: что ни скажи ей - на любой упрек огрызается. Она, видите ли, не собирается всю оставшуюся жизнь проковылять в кривогорбых верблюдицах. А если она именно такая? Если назначение ее – пыль в пустыне протирать? Пусть взглянет на себя со стороны: тощенькая, дохленькая, спинку сутулит – чем не горб? Кому еще такой замореныш понадобится? Взгляд рыбье-бессмысленный, что в шутку ей брось – смешно так, губешками жестом обиды вперед поведет, физиономию угрюмую вытянет, вздохнет всеми ребрами по-верблюжьи и ковыляет в другую комнату. Хорошо(!): тишина! А танцы эти ее не на дело ей, а на беду: помяните мое слово, выйдут ей через них большие неприятности. Слишком дерзко вести себя начала: на любую щепотку моих незначительных слов целыми пригоршнями в ответ кидается. Неблагодарная! Столько лет вид ее непривлекательный терплю, - сразу заметно, сколь я великодушен. «Не смей мне гадости говорить! Я не намерена под твой характер подстраиваться» - ишь, разошлась, видать, танцы ей совсем мозги затуманили.
И это действительно было так. Она не помнила себя от первого за всю ее жизнь счастья. Домой по привычке появлялась, но время на циферблате возвращений измельчало: то без четверти восклицательный знак взгрустнет, то ноль часов, ноль минут совиными глазищами хлопают, то половинка второго покажется. К чему такое поведение приведет? Ясно, что к разрыву. И вот однажды совсем не пришла: с танцором, как обычно, рассталась где-то около полуночи, но на дворе был июнь, стояла молочная теплынь, все цвело, благоухало и она решила прогуляться. К супругу, в унылые домашние стены ее больше не тянуло. Удивительно яркие, полные романтики отношения возводили в ее голове целые ансамбли богатых воздушных замков. «Разведусь и уйду. Домой, к родителям. Или квартирку сниму, или, если по деньгам не получится, хотя бы комнатку. Верблюдицей жить – ох, как не хочется». А в организме ее тем временем шло настоящее, далекое от эфемерных представлений зыбкой мечты живое строительство. Темпераментный мир учителя танго заполнил потаенную пустоту укромного уголка одного из сине-зеленых ящичков энергичной природной силой, и теперь там кипела работа по формированию новой жизни. Настроение куба резко изменилось: от покорной верблюжьей сдержанности не осталось и следа. Казалось, он был готов на любые дерзкие поступки.
Вернулась под утро, нарушив тревожный сон зловещей, полной темных предчувствий пирамиды, и оба, не помня себя от взаимного негодования и ярости, кинулись выяснять отношения. «Что ты себе позволяешь!» - орал заспанный супруг. «Я позволяю себе именно то, что мне требуется!» - отстаивал свои интересы упертый куб. «Заруби себе на носу: я такие выходки терпеть не собираюсь! Чтобы больше твоих копытец в танцзале не было!» - гремел взбешенный супруг. «Тогда потрудись найти себе другую верблюдицу! - перебил, подбоченясь, куб, позеленевший от злости. - Я уйду от тебя!» - И тут же звонит родителям: «Я уйду от него!» - «Не смей! Столько лет вместе прожили!» - «Вычеркнутые годы. Все – Вас за все благодарить: выдали на свой вкус меня замуж, мнением моим не поинтересовавшись! А затем хоть раз у меня хоть о чем-нибудь личном спросили? Как я, хорошо ли мне? Счастливо ли живу? На ваш вкус – да, отлично. А на мой – каково?» - «Перестань молоть чепуху. Сама потом пожалеешь. И разводиться, вот тебе наш наказ, - не смей. А от мужа уйдешь – живи тогда, как хочешь. У нас помощи не проси!» Черствые, сухие, бессердечные. Прямолинейные, плоские до скупости. Хоть и их на предмет «Куб. Лестница» тестируй. Снутри будто грубые асфальтовые глыбы.

13. Под лестницей.
Ушла. Собралась и ушла. Родители проклинали, муж отказывался разговаривать. Она, в общем-то, и не настаивала. О чем может блеять беременная верблюдица, взывая к бессловесной, мрачнее мрачной ночи, озлобленной пирамиде? Обосновалась под лестницей. Нет, на лестнице («Что вы читателю голову морочите?! - сердитый всклик редактора. – Пишите, как есть!»). Ага, точно: стала жить у подруг. Кто-где-когда приютит. Сердобольнее других оказался сиреневый куб («Опять за свое?» - хмурый редактор.) Но нет. Надо же было ступеньку на скорую руку протестировать? В первый же вечер переезда, не успев толком вещи разложить:
- А вот представь пустыню…
- Чего-о?
- А вот представь!
Подруга оказалась розовато сиреневой, с нежными, сиреневыми же веточками-гроздьями с бархатистым отливом. Все-то у нее (у куба) было «в цветочек», мягонькое, свеженькое (а постельное белье – м-м… - в фестончики да кружавчики), чистенькое, тепленькое. Травы – полно, лестница – золотая, до небес. Стоит ровно, высокая. О куб чуток опирается. Ходить по ней? Что ж, можно и походить – на то она и лестница. С лошадьми, правда, тоже беда: одни хроменькие да недоделанные попадаются. Кормит-поит их, чем бог пошлет. Вот – даже листьями сирени! Отъедаются они на сиреневых-то харчах. Да и фьюить! Ну да бог с ними.
Короче, устроились.
А конь-огонь танцевал-танцевал, да и пропал совсем. Вернее, это она пропала: самочувствие, знаете ли. Недосып, токсикоз, синюшно нервная бледность. Неожиданные катастрофически одутловатые отеки. До танцев ли теперь? Ей – нет, а ему, вот, пожалуйста. Это – его работа. Понимать надо! Чем ему еще деньги зарабатывать? В грузчики, что ли, идти? Никак нет. Не для того он хореографическое училище заканчивал. И желающих учиться у него – пруд пруди. Неужели их всех – вот так, недоученными бросить? Скоро конкурс, за ним – фестиваль. Нужно готовиться, готовиться, готовиться. Встречаться-то и некогда! Да и было бы с кем - с белобрысой, худощавой, легко ранимой, бальзаковского возраста лошадью? Попадаются кобылки и подобрее. В смысле – в теле. И помоложе. И поигривее. И с чувством ритма у них все о’кей, и с чувством такта все в норме: из огня да в полымя не беременеют. «Твое дело» - так по телефону и сказал. Так и стал ее будущий ребеночек сугубо ее личной ценностью.

14. Буря в пустыне.
- Что мне делать? Где теперь жить? Рожу вот-вот. Куда с ребенком податься?
- Не волнуйся, как-нибудь уладится. Чем тебе со мной не хорошо?
- У ребенка должен быть отец, а от моей крошки все будущие родственники заранее отказались. Не нужна никому – ни пирамиде, ни лошади.
- Погоди. Может, это и не крошка, а кроха: на ультразвуке видно же не было.
- Какая разница?
И плачет, и плачет. Круглые сутки круглеет да подружек в тоску вгоняет. В декрет вышла. Другие по такой счастливой поре боярынями ходят, по садам-паркам гуляют, не спеша. Гусей-лебедей на прудах хлебом-солью кормят, дышат свежим воздухом, но эта… Места себе не находит, волнуется, возмущается, вертится-мечется. Что ни день, так один танцор танго на устах. То подлец он у нее: полюбил-разлюбил-нашел следующую; то – родной-разъединственный. «Не мог он меня забыть! Я в такие случаи не верю! Вот рожу, и как увидит он кровиночку свою, так в душе у него все и перевернется. И вернется он ко мне». – «Ясное дело, вернется. Успокойся только». – «Не могу-у». И снова – слезы, слезы. Тоска-а.
- Может, стоит к ледяному монстру обратиться? Спросить у нее, что дальше? Все-таки, как никак, психолог… Дипломированный специалист… - не угоманивается сиреневый куб.
- Она трубку не берет: я пробовала, звонила. Не понравилось ей, что я ногами по ее лестнице хожу. Хотелось бы узнать, что другие ее знакомые со ступеньками делают? Сидят в обнимку? Сладко спят? Поливают дождевой водой из лейки?
- Ну, дает: к телефону не подходит! Тут человеку помощь нужна, а она – не подходит.
- И не человек я – обыкновенный куб! Куб, набитый всякой пошлой всячиной.
- Глупости-то не говори.

15. Работа над образом.
С жильем, наконец, утряслось: родители смилостивились, приняли обратно. Без сиреневого куба и тут не обошлось – несколько раз приходила, просила за подружку, причитала. Слезу пускала за нее, несла форменную чушь, клялась, что «такое больше не повторится». Старики в конце концов оттаяли. Вот же, задала дочка задачку: и не одна, и не вдвоем, и замужем пока, и почти как разведенная, и работает – по книжке трудовой, и - на одно жалкое пособие существует. А в голове – кубы да лошади. Не могу я, говорит, с мужчинами встречаться: себя с ними в одной плоскости не представляю. Либо такой мужчина, говорит, что – самый лучший: смелый, успешный, красивый - царевич-распрекрасный, либо вовсе никакой – пустое место. А о том, чтобы отца ребенку найти, - ну, ни слова! Прям, ни дать, ни взять – перевернутая. Пятнадцать лет с мужем прожила и – в один миг с ним распростилась. Пробовали мирить – напрасно. Только хуже сделали. Бывший муж отказывался признавать будущего ребеночка. Был холоден, словно каменное изваяние. Непреклонен, как ежели бы сфинкс. Зло прищуривался, пытался паясничать. Пятнадцать лет с нею прожил, а расстался, из памяти вычеркнул – одним махом! Фантастика.
Тогда стали жить отдельно, без него.
Получилось.
Частенько захаживал сердобольный сиреневый куб, философствовал:
- Как думаешь, может статься, это не просто психологический тест? Он каким-то непонятным, сверхъестественным образом на внешнюю ситуацию влияет. Как если бы он был магическим. Я, например, за свои подъеденные цветочки сильно на лошадей обиделась. Ну, и наговорила одной из них всякое: мол, такой чудесно добрый куб, как у меня, вряд ли где еще ему встретится. И про то, что сирень я не для одной еды растила, тоже «про между прочим» отметила. И что тень от куба моего – не просто тень, а комфортная прохлада, и что лестница моя дорога мне так же, как и он, и что любить ему меня и беречь надо, и что в других размалеванных кубах пустота, а не ласка его ждет, и всякое такое. …Прямо на рисунке наговорила. Зашла туда и картинку исправила. И знаешь… Кажется, я скоро выхожу замуж… Лошадь моя – та, которая в реальности, - как-то иначе ко мне относиться стала. Мой измененный тест словно бы оказал на нее волшебное воздействие. Эта… Последняя из всех моих лошадей, я тебе о ней рассказывала.
- Он тебе предложение сделал?
- И сделал, и не сделал. Полу- в шутку, полу- всерьез. Но относиться, честное слово, иначе стал. Может, тебе на рисунке тоже что-нибудь подправить? Коррективы полезные внести… Психологиня-то твоя что об этом свойстве теста говорила?
- Вообще ничего. Обыкновенный опросник, не больше. А картинка моя сама снутри меняется. Недавно из любопытства глянула на нее, а куб перевернутым стоит! Как после шторма: именно таким, каким в момент тестирования привиделся. Ящички вывернуты, вещи по пустыне разбросаны. Одна лишь лестница цела, наклонена под тем же углом и, как прежде, на одну из граней удобно опирается.
- Куб надо обратно перевернуть.
- Что ты околесицу несешь! Он же тяжелущий!
- Тогда хоть ящички с вещами прибери. Соберись наперекор картинке и рисуй. И лошадей в гости пригласи. Видишь там поблизости кого-нибудь путного?
- Глупости. Не вижу ни одной.

16. Лошади, лошади, лошади.
- Много-много лошадей.
- Видеть не могу!
- Постарайся представить. Давай снова следовать «от противного»? Ты – рисуешь через «не могу», а там посмотрим, - сиреневый с цветочками куб (или, все-таки, надежная ступенька от лестницы?) был настойчив: горазд на уговоры.
Попыталась действовать наперекор. Стали появляться странные лошади – беззубые клячи; тяжеловыйные, с грубой поступью водовозы; юные игривые жеребчики; шальные, разудалые, вихрю подобные скакуны; гордые, в богатой упряжи кони; Сивки-бурки, Коньки-горбунки… Однажды приблудилась вислоухая кляча, споткнулась об угол куба, упала под лестницей и издохла. Остальные – волей воображения – ели траву, сыто улыбались и… вздремнув часок-другой, трогались в путь.
На любовном фронте стали твориться чудеса: кто теперь только за нею не ухаживал! Лишь сытый да ленивый. Да мертвый. Остальные – тут как тут. И красавцы богатыри с картины Васнецова, и молодцы попроще. Таскался с шалыми, виноградиной выкатывающимися глазищами школьный учитель, нервно трогал вялую бороденку, повторял: «Э-э-э, дорогая Вы моя…» Захаживал мощный богатырь – мастер плиточник. Кудревато-блудливо усмехался; извинялся, что выпимши. Встречалась с таксистом, который, что ни вечер, все куда-то уезжал; встречалась со слащавого вида карикатурным официантом. «Кушать подано, девушки!» «Ах, чем тебе этот-то не подошел?» - спустя месяц, любопытные лесенки-подружки. «Не знаю. Он сам куда-то пропал. Не звонит, не приезжает. И вообще, он какой-то недалекий».
- Ты что-то делаешь не так, - беспокоился сиреневый куб. – Скажи, что на твоем рисунке?
- Все. Перестань. С меня довольно! Больше я в эти детские кубики не играю!
А между тем с лестницей тоже начали происходить опасные чудеса: теперь она… летала. Отшвыривалась далеко назад, валялась в кустах, ржавеючи. Ночью, в кромешной тьме, скулила и змеей приползала обратно. Снова отшвыривалась. Ступеней становилось все меньше, но вид их теперь был более добротным (а попервоначалу-то казалось, куда уж лучше!), нежели раньше. Более надежным. Вскоре лестница стала кубу… как бы это сказать… коротковатой. Едва доходила до талии. Ну, то есть – до середины. Протирать пыль стало проблематично.
- Перевернутая она у нас. Одно слово: перевернутая, - сокрушались старики. – Как развелась, все шиворот-навыворот пошло: не поможет ничем, в доме иной раз не приберется; за ребеночком, кабы не мы, пригляду б никакого. Разве ж это мать? Наказание перевернутое.
Пытались поговорить, но у той мотив один: «нечего было замуж меня выдавать помимо моего собственного слова». Пробовали напоминать: «Он ведь тебе был не безразличен…» Нет, говорит, в ранней юности все, так или иначе, друг другу интересны. На все у нее, короче, мудреные отговорки. А долгие споры вести – не в преклонном родительском возрасте. Так и отстали: путь живет, как хочет. Ребеночка только жаль. Умненький, живенький, но несколько заброшенный без трепетного материнского внимания.
А лошади все прибывали, да так лихо, так настойчиво, что от них начало мутить. Лестница была теперь неудобно коротка и потому куб… стал потихоньку таять. В первый раз героиня отметила этот факт, случайно взглянув при удобном случае на собственную картинку, автоматом тестируя знакомую женщину в детском дошкольном учреждении. («Мой куб? Красный, с серебряными крапинками. …Красив, красив. Снаружи из пластика, внутри совершенно полый. …Лестница? Не нужна была мне никакая лестница! Валяется там где-нибудь без дела, поодаль. …Цветы? Знаете, а ну их – к лестнице! …О чем я, говорите, не сказала? О размере куба? Довольно большой такой: метр на метр».) «Эге, - отметила наша героиня про себя. – Да разве ж это «большой»!» И тут же своему рисунку удивилась: куб, прежде размером с просторную комнату, ростом стал не больше двери! Чудеса в решете, зато лестнице удобнее. Но лошади, лошади... Мелькнула мысль: «Неужели я их бессмысленно, по один раз заданной программе представляю? Зачем их тогда изображать, если мне они совершенно ненужные?» В другой раз она подивилась переменам в картинке, пока опрашиваемый сослуживец бахвалился громадным, из черного дерева кубом, рост которого тютелька в тютельку совпадал с человеческим. И пока начальник отдела расхаживал вверх-вниз по скрипучей, из мореного дуба, старинной винтовой лестнице, увитой плющом и непомерно разросшимся дико растущим виноградом («Вы себе не представляете, виноград – точь-в-точь, как на даче у одного моего доброго знакомого!»), она вглядывалась в свой драгоценный куб, ростом тоже сравнявшийся с человеческим. «Зато убирать легко, - резво скакали тревожные мысли, наводя порядок в ящичках и щедрой рукой кормя сумасшедше голодных («как же давно я этого не делала») рыбок. – Но вдруг назавтра он исчезнет совсем?.. Что тогда?»
На другой вечер, перед самым сном, пришлось проверить. Куб стоял, как был. Удивительно чистенький, аккуратненький. Зеленовато голубой, с ящичками, с прозрачной водой, с водорослями, с довольными сытыми рыбками. Ровненькая меленькая травка по обе стороны, как и раньше, оформлялась в скромные газончики. Лесенка – короткая, из пары-тройки ступенек, но крайне прочная, все также преданно прилегала к каменному, из мрамора и яшмы, гладкому боку. Поблизости паслась симпатичная доброжелательная лошадь. Вот она мотнула хвостом, подошла вплотную к кубу и, тряхнув гривой, умиротворенно присела рядом. Женщина закрыла глаза, расслабленно улыбаясь: по переднему плану легким прозрачным занавесом затрепыхались крохотные, едва уловимые бежевые цветочки. «Завтра я обязательно позвоню ему» - решила она и уснула.

17. Куб, пирамида, жеребенок. Окончание.
- Как жизнь?
- Слушай, здорово, что ты позвонила! Я и сам собирался тебе набрать: тут последние три года такие чудеса происходят… Как твой куб поживает?
- Стоит. Чуть меньше стал, а в остальном – все в норме.
- Мой тоже меньше стал. Ты не поверишь, сколько так называемых верблюдиц нашли свой последний приют у его подножия! Я какой-то такой, что женщины в непосредственной близи со мною долго не выдерживают.
- Погоди; не куб – пирамида.
- Что ты! Она давным-давно трансформировалась: в куб переродилась. Цвет по-прежнему черный, но это только в сумерках. На свету он темно-зеленый, напоминает драгоценный камень. Прозрачный, но взглядом дотянуться до дальней стенки довольно сложно. И главное, сейчас ты сильно удивишься: у него появилась лестница! Очень маленькая, металлическая, с вытянутым основанием и парой надежных перекладин,– как в бассейне. Между прочим, в последнее время я частенько общаюсь с одним дельным приятелем, в прошлом Олимпийским призером, а ныне – тренером по плаванию. Как думаешь, эти известия между собой связаны?
- Почему - удивлюсь? Совсем даже не удивлюсь. Все это в высшей степени вероятно. Если бы я рассказала тебе о своем кубе…
- Любопытно. Надо бы нам встретиться. Кстати, как поживает твой малыш? Я знаю, у тебя мальчик.
- Спасибо. В целом – неплохо. Но то, что ты придумал с нами встретиться, вообще замечательно!
- Давай не откладывать на потом? Как вы планируете провести выходные?
- Собираемся с одним давним знакомым пойти в зоопарк…
- Твой «давний знакомый» - это, случайно, не я?
- Догадка верна, но слово «случайно» лишнее.

18. Заключительные слова.
- Хитра ты! Столько наглядных картинок читателю нарисовала, а о себе – ни слова!
- В чем дело?
- Расскажи читателю, твой-то куб – какой?
- «Вы хотите об этом поговорить?»
- Да! Прямо «здесь и сейчас».
- «Вы действительно хотите об этом поговорить?!»
- Описывай куб, довольно прикалываться.
- Хорошо. Он находится в центре рисунка. Маленький, размером с кубик Рубика. Легко умещается на ладони. В любой момент его можно убрать в сумку.
- Цветом какой?
- Такой же, как у кубика Рубика. Шесть цветов; легко разбирается и при желании его так же легко можно собрать. Вот, - я протягиваю ладонь: - представь, что он теперь здесь.
- Да, представляю.
- А теперь смотри, - медленно сжимаю пальцы и убираю руку в карман. – Все: исчез. Нету.
- А где же лестница? А цветы?
- Все – там, в кармане. Как ты это объяснишь?
- Такое маленькое-маленькое? Наверное, крайне низкая самооценка…
- Та-ак… Продолжай…
- Все вперемешку, все внутри… Не знаю, как это отгадывать…
- Тогда обратись с расспросами к кому-нибудь другому, легче устроенному, более понятному. Если возникло желание, не стесняйся и именно «здесь, в настоящий момент» заключи свое любопытство в складные слова и предложи аудитории, наблюдающей за сюжетом, тоже поучаствовать - самой ответить на ряд известных вопросов.
- Нет проблем, пожалуйста:

Каков твой куб и в чем его изъян?
Что впереди? Разметь далекий план;
Где лестница и где друзья-подруги?
Читатель ждет, не дай ему от скуки
Зевать и повторять за разом раз:
«Где лошадь?» - нарисуй ее сейчас.
Каков твой цвет? Какого цвета мысли?
Мотивы каковы? Ступенек числа, -
Будь храбр, озвучь и дай нам разглядеть,
Что ты за птица. Стой, от нас не улететь!
Цветы, деревья, листья и плоды –
Рисуй смелее, но в ответ не жди
Ни благосклонности, ни чуда снисхожденья:
Один в пустыне ты и нет иного мнения,
Как лишь твое. Итак, отбрось же стыд -
Рисуй и предъяви свой голый вид!