Современная проза от автора рассказов, художественная, психологическая, юмористическая проза, скачать юмор

Вчера отправилась по разным вопросам, влипла в забавную историю: на Речном вокзале подобрала голосующего, прокляла впоследствии все на свете. Он говорит:

– А, – говорит, – Вам гид объяснит все! Вместе поедете, не волнуйтесь!

А сам параллельно в мобильник кому-то звонит:

– Ну, денек! Послал же нам Бог сегодня туриста! Упрям, как осел. От всей своей группы отбился. Такси, мол, хочу, и – в музей к динозаврам! Короче, прикинь – всей пристанью сейчас для него машину ловим!

Тем временем подъезжаем мы к теплоходу, ведут мне в салон кота в мешке – хромого грузного иностранца лет шестидесяти. На месте маршрут выясняется: Профсоюзная – Палеонтологический музей с рептилиями, Лужнецкая набережная – Новодевичий монастырь (с девицами), Красная площадь – Гостиница "Националь" с иностранцами. Все это за два с половиной часа (июнь, пятница, вторая половина дня – жара, дачный вояж, аварии, пробки) и стоит пятьсот долларов. Как я хотела отказаться! Но они вцепились в меня: езжайте! Оплата отличная! Не бойтесь! Вы доберетесь! Главное, чтобы он ровно в пять к "Националю" поспел.

Достала карту. "Гид" для приличия черкнул по Лужникам – Профсоюзной, удивил меня тем, что с нами он не поедет, затем подивился сам моему незнанию, где гостиница находится:

– Нема, нема! Судите сами – главное, к пяти в «Националь» попасть. А в остальном – отвезите его хоть куда-нибудь. Он по-русски все равно не разбирается!

И мы отчалили. Вдвоем, с «ни бельмеса» по-русски не знающим иностранцем, вдобавок плохо, при помощи костыля, стоящим на ногах. Первые полчаса он был счастлив. Тарабанил что-то своим родным языком, крутил головой, изучал местность и буквы рекламных щитов. Для поддержки его настроения и «хорошего тона для» пришлось вспоминать, что "Ай тоже спик инглиш э литтл", а также "хев литтл сан" энд "Хи из тен". При всем том следовало смотреть за дорогой и лететь одержимой птицей – чтобы по маршруту успеть. Через тридцать минут он начал кряхтеть – тайм, мол, тайм! Увере из музей, динозавры? И как ему, нетерпеливому, объяснить, что Москау из э би-иг сити! Что едем мы из одного конца в другой! А пропускная способность наших улиц… Зере аре ту-у мени ка-арз (и под вопросом больной русской головушки – то ли мени, то ли матч последних). Еще пять минут он мучился, плел какую-то ерунду, стучал по циферблату наручных часов, затем – о, чудо! Мы свернули на Профсоюзную. Он увидел знакомые буквы – по-русски читать он умел, но, как сам горделиво признался, доунт андестенд! (Читать, мол, читаю, а понимать – не понимаю). А тут понял! Оживился, лапками замахал! Проффсоуюзная! Мьюзеум! Уверри гюд! И как его, наивного, вразумить, что не гюд, а – мама дорогая?! Что Профсоюзная – са-амая длинная (то ли биг, то ли лонг) улица нашего Москау? А его мьюзеум в самом конце находится, и динозавры его неподалеку от МКАДа пасутся! Еще лишние семь минут моих ковбойских выкрутасов по дороге, и мы в музейной арке. А там... Кирпич!

– Ви мастнт туды гоу! Ю маст туды элоун гоу (один, значит, иди, без меня; я тут перекурю).

– Ноу! Ноу! Ай доунт андестенд! – И улыбается, протерозух:

– Умоляю! Пропустите! В моей машине американец! По-русски ни слова не смыслит! И ходит об одном костыле! Я ненадолго к вам припаркуюсь: он выйдет, а я обратно развернусь, на улице ждать.

– Ладно, проезжайте, мы ж свои мужики, русские, не динозавры, чай, какие...

…Едем по территории, приближаемся к музейным дверям, там другая охрана:

– Тут американец живой, к динозаврам! Он только выйдет, и я растворюсь!

Растворюсь! Ка-ак же! Прямой предок крокодилов как завоет, зарычит:

И далее на громогласном американском, по слогам, с профессиональным дирижерским помахиванием для таких бестолковых, как я: мол, пока машину не припаркуешь, я из салона не вылезу!

Смотрю ему в-глаза-в-его-бессовестные и вижу!..

Безотчетный, ничем не передаваемый, животный страх! Оказывается, мой залетный птеродактиль не на шутку испугался, что уеду я одна, без него. И уеду в его представлении навсегда, а он, прихотью злобной таксистки лишенный монастырских стен да Красной площади с обедом, в триасе сгинуть обречен. Тупиковая ситуация – настоящий кирпич. Паркуюсь. Охрана ждет, когда же я исчезну? А он из машины не идет, съежил перья в нервный комок, костыль отложил, нахохлился – думает! Охрана – недоумевает, нервничает. Он – кулаком подбородок подпер, углы рта вниз опустил и бездыханным чучелом прикинулся. Я – меж двух огней: то ли в машине сидеть, то ли наружу сдаться, то ли к охране – контакт искать, то ли мертвый английский в работе использовать. И вообще, не слишком ли поздно теперь пить боржоми? Насилу сообразила: «Мей ай хелп ту ю?» Подобралась, будто бы на улице праздник, веселенькой матрешкой заулыбалась, с сиденья выкатилась, пошла ему дверь открывать: «Мей ай хелп Вас отсюдова вынуть?» Смотрю, оживился, оптимизма с вида моего лубочного позаимствовал. Приосанился, решение принял. Оперся о свой костыль, машину обогнул, знаки номерные громко вслух выкрикнул, мол – навсегда запомнил! Теперь-то ты от меня не уедешь! И бравым солдатом по лестнице к дверям загрохотал. Охрана мне:

– А Вы за ним не пойдете?! Как он один внутрях сориентируется?

Я лишь рукой махнула – сам, сам, не маленький. Вся жизнерадостность на мне обвисла мокрым пиджаком в тот же миг. Мужчины, видя это серое изображение, даже прогонять меня из жалости не стали. Сами за ним присмотреть пошли.

И осталась я одна на неизвестное мне личное время. Отдых? Какой там отдых! Дрожу как осиновый лист, в карте роюсь. Что там следующим номером русско-американской программы? Лужнецкая набережная? Девичий монастырь? Монастыря на карте не вижу. Вижу одно только кладбище. Дай-то Бог хоть до кладбища доехать! Беру мобильник – может, кто грамотный, дорогу в последний путь объяснит? Сама, оцепенелая, уже ничего не соображаю. Звоню? Как же! «Ваш баланс в рифму к слову «романс»! На счете семь центов. Пишите письма!» Шлю предсмертный SMS: «Срочно перезвони! Я заблудилась!» Далее сижу в машине, жду звонка, пытаюсь унять нервную дрожь, на карте в упор вижу кладбище. Времени совсем уже в обрез. А ну как мой беспокойный пассажир по прошествии часа вернется? Этак мы с ним и к обеду его не уложимся. А если он через пять минут из мелового периода выпорхнет? Кладбища мне тогда не миновать. «Трень-трень» – вот вроде телефон звонит. Наспех ситуацию объясняю. Никуда я, оказывается, не заблудилась. Все идет по плану, могилы объезжаем стороной. Монастырь? Вверх по карте до третьего транспортного, и – налево, по кольцу, по часовой. «Элементарно, Ватсон! Но лучше бы тебе туда не ездить: все равно до закрытия не успеете». – «Ага! Поди объясни ему, что музеи закрываются рано! Ит из клоузд и - точка? Или ви маст гоу ту де Красная площадь сей же момент?! Он упрям, и будь он трижды русскоговорящим, голоса разума ему все равно не распознать».

Птеродактиль вышел ровно через полчаса. Ни нашим, ни вашим, как говорится. К Националю ехать времени полно, в монастырь – под завязку.

Видимо, он и сам это понимал – довольным дятлом отстучал клювом по крышке наручных часов: «Тайм, тайм, Красная площадь?» Я ему: «От протерозавров до Лужнецких девиц фифтин минитс, а от парарептилий до Охотного ряда фифтин минитс туу-у-у». Обрадовался: «Фифтин минитс ту-у-у! Ля-ля-ля-ля, Ча-айковский!» Ну, уж, думаю, нет! В консерваторию, мой дорогой, сегодня мы точно не успеем. «Новодевичий ор Красная площадь?» – строгим голосом спрашиваю. «Новодевичий, ля-ля-ля-ля!» – обмяк в кресле, разулыбался, головой пуще прежнего завертел, дорогу изучает. «Ну и ладно, думаю, ну и – пожалуйста, подъедем к монастырю, ворота поцелуем и скорее, по Пироговке вверх да на Каменный мост». А он знай своё: «Ча-айковский! Ча-айковский!» И на одной ноте – Ля-ля-ля-ля. Потом заворочался: «Ай ноу! Ноу!»

Гляжу, достает из мешковатых штанин англо-русский разговорник, разворачивает его аккурат посередине и читает по слогам:

– Йа зяблю-удилься! – И хихикает, довольный!

Я ка-ак рассержусь!

– Ай доунт зяблю-удилься! – Ай Москву хорошо знает! Лучше в окно успевай-смотри!

И было на что: в районе «Академической» «пробка». Машины сгрудились в один левый ряд, милиция, знаки объезда, скорые. Авария из трех машин. Знай объезжай выруливай! И впечатлениями, как назло, поделиться не с кем: я английских слов по случаю не знаю, он – русских ни одного. Разговорник убрал, в окно, как в телевизор, смотрит. И оба друг другу хоть что-то сказать хотим, и оба, как рыбы, лишь рты разеваем. Здесь надо отдать ему должное – он первым сообразил. Думал, думал, думал, думал, потом палец вверх взметнул: «Бум-м-м!»

Ладно, объехали мы этот «Бум-м-м!», и «Трах!», и «Бах!» в одном академическом флаконе, движемся к площади Гагарина. Вскорости и Сам по правую руку вырисовывается. Пассажир мой занервничал: « Ху из ит?! Ху из ит? Ват из диз мен?!» – «Га-га-рин! Де фест мен, ху ту спейс полетел!» – «Га-га-рин? Ху из ит? Ху из ит?» На сиденье заелозил, ножками засучил. Тут-то мы нужный поворот и пролетели! И свернули на третье кольцо прямиком в противоположную сторону. Я просто кожей почувствовала, как женщины Новодевичьего монастыря скорбно охнули у нас за спиной. И вот, их прощальные белоснежные платочки все дальше и дальше, а надежда развернуться на ближайшем мосту раздавлена мощной автозаводской пробкой. Движемся мы теперь в час по чайной ложке. Вокруг ревут тягачи - МАЗы, КрАЗы, КамАЗы с прицепами. Пыльные, грязные, фырчат, шкворчат, как на подбор. Американец мой в шоке. Украдкой в часы поглядывает – минуты считает. От грозных звуков за окном вздрагивает. Десять минут экзотической московской пробки, затем высокий, весь в стрелочках, транспарант перед нашими носами «Проспект Андропова – Варшавское шоссе – Большая Тульская – Центр». Он, как последнее слово разобрал, обрадовался: «Центр, - кричит, - Центр! Красная площадь! Уверри гюд! Центр!» А я ему: «Ноу, ноу! Эт фест Новодевичий». Я, мол, с маршрута не сверну. Судите сами – кому охота в долларах терять? Он – чуть не плачет – «Ноу Новодевичий! Оунли Красная площадь!». А я ему за окно – на глубокие воды реки, на верхушки берёз зеленеющей Тюфелевой рощи – вон, мол, Новодевичий – рукой подать. Он, бедненький, в кресло вцепился, от берез, как от насекомых противных, отмахивается: «Оунли Центр, Оунли Красная площадь! Ви хев ноу Тайм! Ноу тайм!» Наконец я смилостивилась. Развернула машину в центр, на широкую Тульскую. Лично для меня теперь все заструилось, как по маслу. Все дома, все улицы до центра как родные, всё – одно в другое ладно вытекает. Трамвайные пути, односторонняя Серпуховская, зеленый свет, Кольцо садовое на миг, «Славнефть» на Пятницкой, Банк «Русский стандарт», район Третьяковской с табличкой про слепых, где каждый зрячий под колеса падает, Новокузнецкая – течение здесь всегда еле теплится. Американец только дух переводил при виде джипов, смело скачущих, как кенгуру, из одних закоулков наперекор движенью в другие. А я еду, знай себе, не торопясь. Времени остается каких-нибудь пять минут, но и до конечной рукой подать – вот уж и мост Москворецкий виднеется, а за ним!

Виден храм, и пять веков в великолепии

Вязь крестов блестит на куполах.

Зодчими душа страны отмечена -

Красота и ширь, и удаль, и размах.

Золотыми огоньками-переливами

В поднебесье он как в зеркало глядит.

У Кремлевских стен и башен молчаливо,

Царским баловнем, задумавшись, стоит.

Неприступен, величав и будто грозен,

Но доверчиво играет солнце в сводах.

Пассажир мой заморский как завоет, закричит: «Вас-с-силий! Вас-с-силий! Оу! Ит из Вас-с-силий! Ля-ля-ля-ля! Россия! Чайковский! Вас-с-силий!» – и на разные лады как закачается! Понял, видать, что центр действительно близко. А я – опять, туточки, не тороплюсь. А куда торопиться? Через Чугунный мост, за «Балчуг», да по Болотной набережной к Большому Каменному мосту. Я теперь нарочно – на каждом светофоре отдохнуть норовлю, их вить, между нами говоря, всего-то два и осталось. Клиент мой радовался-радовался, да и приуныл – чувствует, что таксист в спячку впал, а я – опять не тороплюсь. Куда теперь торопиться? Он мне: «Тайм! Тайм! Ви хев оунли ту минитс!» А я – опять на светофоре торможу. И молчу. И злорадно так улыбаюсь. Он уже змей-горынычем в ухо шипит: Фсё-о-о! Фсё-о-о! Фсё-о-о! Файв-о-клок! Андестенд?!» А я на этом месте вообще остановилась. Повернула голову к нему и, улыбаясь, говорю: «Хотель «Националь», плиииз!» Знай, мол, русских!

Мать родная, как же он удивился! Ушам своим не поверил: «Воот-Воот? – говорит. – Веаре-Веаре?» А я ему – снова-здорово: «Хотель «Националь», плиииз!» Он головой затряс, проспект с изображением гостиницы вынул, а там – и окна на картинке те, и двери, и карнизики ему, и рамочки золоченые, и даже швейцар – один в один с живым на фотографии – тот же! Здесь с него гонор-то сдуло. Протянул он мне свои обещанные монеты и побрел, как говорится, в свои апартаменты.

Письмо с динозаврами