Современная художественная проза
 
Гостевая книга Письмо автору
Главная Об авторе Почитать Пресса об авторе Контакты
Новая книга. Город встреч и прощаний.
Спешим, чтобы остаться на бумаге
Во всеоружии растраченных чернил,
Чтобы сказать потомкам: «Вот как надо!»
Или пожать плечами: «Я так жил».
«Пусть светит месяц – ночь темна».
Пусть говорят, что жизнь – одни печали.
Не соглашусь: последняя весна
Последней осени уступит дни едва ли.
Вы уходите, и жизнь теперь пуста,
Торопливы многоточия и точки,
Получается, сегодня неспроста
Мысль спешит: она ложится в строчки.
Не начать мне с чистого листа:
Вы всегда мой почерк узнаёте.
Пустяки, что жизнь теперь пуста, –
Вы уходите, и значит, Вы вернетесь.

Екатерина Алхимова
Голосование
 
Вопрос:
Что вам не нравится в сайте?

всё нравится
мало рассказов
неудобная навигация по рассказам
редко обновляется сайт
скучные рассказы
другое

 
 
Популярные рассказы
 
 
 
Новости
 


01.04.2013
Третий апрель

Этому апрельскому рассказу уже три года.


01.01.2013
Любопытные ореховые новости!

Поздравляем всех с новогодними праздниками и - с обновлением раздела "Новое"! Теперь в нём появился очередной рассказ: "Ореховый практикум".


01.09.2012
И снова рассказ!

Смешной и немного грустный Продавец дождя.


01.05.2012
Новый рассказ из сборника "Коллаж интимных отношений"

Екатерина Алхимова поздравляет всех с майскими праздниками и выкладывает новый рассказ - "Папа тоже пропал".

Все новости
 
 
Где купить
 

Книга “Город встреч и прощаний” в магазинах города Москвы.

 
 
Аудиорассказы
 
Скачать аудиокниги

Вы можете прослушать и скачать рассказы в аудиоформате на нашем сайте.

 
 

Разрулил

(Рассказ приведён в сокращении)

Рассказ «Разрулил» основан на реальных событиях. Имена героев и происходящие с ними случаи изменены, скомпонованы в единый сюжет; описания даются своеобразным сказовым языком и увлекают читателя за собой.

Гоша был веселым парнем.

Малый он был дисциплинированный. На работу никогда не опаздывал, с дежурств уходил позже всех, слыл душой коллектива – это благодаря чувству юмора и еще умению находить себя в комичных случаях, когда ни о ком из сотрудников, как про него лишь могли сказать: «Ну, на такое только Гоша способен. Он у нас мастер!» Был крупной колоритной фигурой, ходил вразвалочку, с ленцой и с высоты собственного роста любил давать указания – «мне сверху видно все, ты так и знай».

Сегодня в приемной было тепло: оформляли двоих на каталках. Первый, с поломанной костью, тяжело пыхтел под шерстяным в клеточку пледом. Душа его, вернее, душа его лечащего врача требовала с его тела рентгена. Возни не много, идти только далеко: рентген приемного отделения рано утром вышел из строя, а соседний находился в пятом розовом корпусе. Второго привезли на такси бережливые родственники. Тоже перелом, но уже иных мест, и место доставки иное. Отделение психосоматики: больной, по рассказам родственников, не был дееспособным - тяготили тихие душевные обстоятельства. А палец, который он сам себе случайно отломил… Здесь Гоша добродушно усмехнулся: типичный, короче, псих, «и зарезал сам себя», как говорится. Наконец собрался с мыслями, зацепил в кладовой еще одно одеяльце - под тонким клетчатым пледом пациент до рентгена мог не дотянуть - и качнул каталку к выходу. В этот миг двери услужливо распахнулись, в приемную маршем вошли пятеро запоздалых практикантов. Часть из их братии минут двадцать назад была разобрана. Кому полы на верхних этажах прибрать доверили, кого на пробирки заслали, некоторым совсем повезло – пустили на анализы. Гоше входящие давно примелькались, отдельных из них он знал даже по имени. Соображал Гоша стремительно:

- Молодцы ребятки, подоспели вовремя. Ценю. Давайте-ка вот этого в пятый корпус. Вы, кажется, на днях там были? Но чтобы живо: одна нога здесь, другая тут! Его там уже ждут: ему столик в рентгене заказан. Сами довезете? Или еще раз объяснить?

- А, довезем. Мы, правда, там еще не были. Но ничего, мы толковые. И потом – это же недалеко? – Показать себя лопухами перед мужиком столь видным ребятам совсем не хотелось. Затем, ощутить себя нужными, полезными, значимыми – это ли не соль жизни? Это ли не прямое назначение будущего врача?

- Недалеко-то недалеко… - Гоша на миг пригорюнился – розовый корпус был действительно не близко. Но они уже вцепились в поручни, уже тянули клетчатый плед на себя. Один против пятерых, шестерых даже: клетчатый им уже задушевно улыбался. И Гоша отпустил кровать. - Ладно. Слушай сюда внимательно! Выходите из центральной направо, далее вдоль по аллее до третьего, за угол огибаете и наискосок к четвертому. Потом за ворота выходите и через дорогу квартал ко второй территории. Кому говорю, не перебивать! На второй территории легче: справа желтый – четырнадцатый – не ваш, вокруг объезжаете. За ним розовый – искомый. - Тут Гоша перевел дух. Классное слово «искомый». От удовольствия встречи с ним Гоша даже палец вверх протянул, как регулировщик. Поиграл паузой, далее наскоро разрисовал убранство самого здания – где там лифт грузовой, с какой из сторон пассажирский, лестницы, нужный этаж. Даже о столовой поведал, хотя это было совсем уж лишнее.

- Ну, мальчики, с Богом! А я этим займусь. - И он повернул лицом к психосоматике.

Витек отстраненно наблюдал происходящее. Мельтешение мелких людей его не затрогивало. Кисть руки разливала боль, но что человечество знает о боли? Боль как таковая тоже не отвлекала воображения. Интересовала, удивляла и иногда настораживала боль во времени. Тогда за ним следовало наблюдать, и выводы, и открытые вопросы, казалось, вот-вот сойдутся в одном простом решении. И путь, которым следует слепое человечество, очертится, станет ясен, и свет впереди… Но сумбур мелких движений мешал – кто-то настойчиво тряс его за рукав:

- Соматика! Как бишь Вас там? Оформили Виктором, значит, Витюша? – Гоша дружелюбно подмаргивал. Впрочем, на вид это был обыкновенный сонный мух, практически безопасный. На ласковое «Витюша» отзываться не стал, брезгливо морщился и дважды закинул голову:

- Виктор Валерианович.

- Ну, Валерианович так Валерианович. Пройдемте, батюшка. Сюда вот. Здесь Вам и постелька. А я ужо довезу. Покойны будьте.

Он бы и дальше раскланивался, тем паче девчонки за столом от удовольствия фыркали. Но время – деньги, да и перекурить эти темы не мешало: Гоше нравилось быть рулевым, командовать, силы рассчитывать - целесообразность блюсти. Гоша растянулся в улыбке и выехал из здания. След студентов простыл. Это показалось ему несколько странным: по подсчетам группа с каталкой должна находиться еще в поле зрения. Больно шустро исчезли, туда ли завернули, не напутали? Ладно, доберутся, не маленькие. И Гоша погладил карманы на предмет сигарет.

Телега с сонным Витьком медленно поскрипывала: Гоша любил все делать спокойно, не торопясь. Затянулся со вкусом, детально больного оглядел. Последний исподволь раздражать начал: «Везу, как маленького, тушу эту здоровую. А, между нами, мог бы и пешком дошлепать. Он же ходячий. Порядки у нас, доложу я вам, не целесоо… Не целеустре… Короче, не продуманные. Ладно, был бы он церебральником, добро еще, окажись он, скажем, без ноги. Я б не возражал. А так, до такси своего сегодня вприпрыжку, поди, подскакивал. Непорядок это: бритый небритого везет!» Потрогал макушку, стриженую согласно тенденциям моды, и вздохнул:

- Слышь, ты, борода, а меняться – давай? Для началу я тебя прокатил, вези ты – твоя очередь.

- Не борода, Виктор Валерианович, - зашевелилась поклажа.

Фамильярностей в свой адрес этот пациент не терпел. В остальных вещах был сговорчивым малым. Покорно слез с кровати, накинул санитарову шинель, самого санитара одеялком укрыл заботливо, свободной рукой коляску вперед толкнул, а прибинтованную в карман сунул.

«От это дело! От Валерьяныч – молодец, от таких уважаю!» - хорошее настроение вернулось. Со времен безмятежных лет детства Гоша так не ездил. С непривычки перед лицом все кружилось:

- Ты, Валерьяныч, меня только слушай, дорожку-то я тебе сей минут укажу. – Окурок безнадобный в долгий полет засветил, стриженое темя на манер мостика опрокинул – деревья и двор, листья, кустарник, постройки – мигом все перекувырнулось. Так и в отделение въехали: Витюшка, как санитар, коляску везет, а Гоша двери, что с пола сталактитами растут, изучает. В помещении обозначилась пара миловидных сосулек в белых одеждах на стройных заманчивых ножках. Он не сразу осознал в них коллег-санитарок, хотел подняться, да не тут-то было:

- Лежите, лежите. Не волнуйтесь, вставать не следует. – Незнакомые сестры, а бывал Гоша в этом краю не часто, забеспокоились. Карту раскрыли, а прочесть недосуг: пациент резво вскочил на ноги, и девчонки кинулись к звонку.

- Вы чего? – удивился Гоша. В глазах медсестер он прочел плохо скрываемый ужас. Шагнул к ним, по пути отряхиваясь. – Что я, страшный такой? - Сосульки сцепили руки и пронзительно завизжали, готовые расколоться вдребезги. Оглушенный, он остановился. В недоумении к Валерьянычу обернулся и, кажется, понял: одеты оба они были почти одинаково, выглядели бодро, ярлыков опознавательных не имели. Однако он, как больной, в каталке приехал, а поклажа его – напротив - будто медперсонал, на своих двоих приковылял. И, как на зло, сумасшедшинки особой в нем сейчас не было.

- Да подождите орать! Вы что, меня за психа приняли? – И Гоша, обильно жестикулируя, принялся объяснять, как по своей инициативе горизонтальное положение принял. – Да подождите вы, да шутка это! Да сам я на койку улегся. По собственной воле!

К медсестрам тем временем спешила помощь. Дюжие ребятки, видавшие разные разности. Утихомиривать психических им было не впервой. Сбивчивый Гошин монолог произвел на них тусклое впечатление: в этих стенах сказок они наслушались. Переглянулись. Для проформы второго взглядом окинули:

- Санитаром-то ты, что ли, будешь?

Витюшка насупился. Глупое человечество. Шумят, выясняют – ничего не ответил. Плечами пожал, да и отвернулся. Вел он себя тем не менее смирно. А вот Гоша, не в пример ему, не совсем. Голос его перескочил на крик:

- Ребят, да вы че?! Он же псих, его и ловите! Я-то при чем тут! Ну, взгляните на меня, ну я же нормальный! – И руками, как мануал, замахал. – Вон, у меня и руки целые!

- Спа-ак-койна. Спа-ак-койна. Тише-тише-тише-тише.

Молодцы сомкнули его почти что кольцом. Главное, чтобы без фокусов: комплекция сегодняшнего психа была внушительной. Вдобавок Гоша в поперерыв с руганью приседать начал. Сестры скоренько наполняли шприц бледной жидкостью. Рубаху умелые руки держали наизготове. Механизм этого корпуса сквозил отлаженностью.

Виктор Валерианович тем временем засобирался в дорогу. Пациента довез, пора и прощаться. Работать сюда его еще не приняли, но доктором серьезным искренне себя ощущал: надо же, больного какого тяжелого в корпус доставил, врачей-то над бедолагой сейчас сколько трудится. Сестрички с пониманием растворили дверь, и он выкатил опустевшее ложе на улицу. Он чувствовал – изучение загадок часов нашло наконец отклик: вот, ценность везти доверили, и даже живого калеку. Свежий морозный воздух бодрил, Витек гулял теперь меж больничных корпусов, о каталке почти забыл, вез ее за собой, как собачку покорную. Хотел с нее даже избавиться – толкнул от себя, она и покатила. Это ему очень понравилось.

Василь Василич торопился. Собственно, торопился он всегда. Положение его, как заведующего приемным отделением, обязывало: дела наваливались снежным комом. Когда-то он пытался разбирать их дотошно, до мелочей, но времени не хватало. Таким образом, приобрел он славу врача скорого, суетливого, ответственного, но шебутного: толком не разберется, а уже ответ готов. К пациентам, вверенным ему в попечение, это, разумеется, не относилось. Здесь он был компетентен, аккуратен, совестлив. Поспешностей избегал, и больные его шли на поправку.

Нынешнее утро попало в разряд несчастливых: для начала повздорил с супругой. Далее, в тесноте хрущевской прихожей увечной бродяжкой его встретила зимняя обувь. Ночь она провела в объятьях Карата. То был молодой жизнерадостный бульмастиф, всеобщий любимец кофейно-мраморной масти – мечта сына, гордость жены, трепет заботливой тещи. Как бы там ни было, облюбованная Каратом шелковистая цигейка голенищ выглядела теперь слюнялой грязной тряпкой. Доктор брезгливо поворотился и чтить память сапог не стал даже легким касанием рук. Раздраженно грохал коробками – искал замену, бормоча под нос строки актуального шлягера: «Два б-брульянта в три к-карата» – любимую песню дочери, заводящей куплеты по несколько раз на дню. Негодовал про себя: «Назовут же собаку Каратом!.. И не почешутся. Не-ет. Этот дом невыносим. Уйду к любовнице. А сюда, знаете ли, я больше не ездок. Карету мне, карету!» Остервенело шнуровал осенние ботинки и еще не знал, что начиная с сегодняшнего дня никуда-то он вообще не ездок больше: карета его – средних лет шестерка-баклажан-молдинги – завелась чересчур неохотно. Мотор немного погудел. Сбивчиво, ненадежно. И утих. Затем слишком долго визжал ключ в замке зажигания. Истерично и безрезультатно. А когда «о, счастливчик» взглянул на часы, то понял, что серьезно опаздывает.

Отметив вышеизложенное, добавим: этим утром Василь Василич торопился как никогда. Поймал машину до метро, под землей выказал себя типом весьма беспокойным – бежал по переходам, сметая неторопливых с пути, прыгал через ступени ускользающих лестниц. Хотел догнать электричку, хорошо – вовремя осознал, что ему в другую сторону. Выбившись из туннелей на свет, кинетически еще бежал, но дорога оказалась непривычно скользкой. Осенние ботиночки-листочки, как иронично назвала их теща, дали о себе знать. Подошва опасно вихляла на льду, дважды он поскользнулся. В ушах отчетливо зазвенел голос: «Васенька! Ужель в такие холода листочки наденете? Вы – врач, а не бережетесь». – «Все равно уйду к любовнице», – предупредил он трепетную тень, с досадой снизив скорость, как вдруг… Этого еще не хватало. Сбылось оно – тещино знамение. Мир поделился на равные капельки: шумный проспект из летящих машин замер угольным негативом, асфальт колыхнулся, приблизился, резанул, будто в локоть вошел. Медленно, как перед сном, мигнул светофор на горяче-красный, и негатив ожил, задвигался и – затормозил. «Падший» врач тоже на мгновение замер, в память отснял несколько странно близких картин – платформу замшевых сапог, утюжащих ледовые кромки, аккуратные хирургические пальцы, острые косточки, кисть, где книзу – ссадины и холод, черный рукав локтя, ворсинками протирающий небо. Чуть далее он обнаружил следующее. В самом сердце пешеходного тела, окруженная эскортом из мальчишек-юнцов, выступала медицинская койка, внутри которой явно кто-то шевелился.

«Не может быть! Откуда? Здесь?» По приближении инвентарь становился до боли знакомым. Он попытался привстать, крикнув, что было сил: «Сюда стой! Кому говорю!» – но резкая боль потянула его обратно к асфальту. Каталка неумолимо двигалась прямо на него. Пятеро испуганных практикантов, признав в навзничь падшем грозное начальство, оторопело переговаривались:

- Может, мимо просвистим? Мы, мол, да не мы. Некогда нам. Мы – в Париж по делу срочно.

- Ага, в пятый корпус, черт его возьми! Париж и тот ближе будет!

- Вы в своем уме? Он нам практику не подпишет! Мимо нельзя! Это вам не Жванецкий!

- Ребята, это – «крандецкий». Не пойму, чего он не встает? А орет-то как, господи!

- Василь Васильевич! А мы тут мимо. А мы тут в рентген. А вот и Вы как раз! Замечательная встреча!

- Какая встреча?! В какой рентген? И помогите встать, разве вы не видите… – Боль в локте унялась, на замену ей появилась темная, горькая, сразу не поймешь – в колене ли, в голени, у ступни – невыносимая ломка. – Помогите! Подождите! Стой! Не сюда! Идти не могу! Сяду дайте! А это кто у вас? Смотрите, он уже инеем покрылся!

- В пятый розовый корпус…

- С ума сошли! Это же в другую сторону!

- Понимаете, нам сказали – срочно в рентген, в пятый корпус…

- Кто сказал?

- Санитар из…

- Уволю!

- Он не мог, он другого больного повез…

- Он уволен! Рентгенов в центральной хватает! А за вами – полы закреплю убирать в коридорах. Я вас работой обеспечу!

Врач был готов исклевать глупых цыплят, семенящих рядом. Сдернул ботинок, тронул опухоль неестественно крупных размеров. Что это? Вывих? Ушиб? Перелом? Очевидно, теперь раздутой ступне рентген в самую пору придется.

- О, как Вам, наверное, больно, - отозвались студенты.

- Под ноги смотрите! В отделение приедем, я с вами живо разберусь! Каталку угнали! Человека заморозили! – Иней за его спиной уже не трепыхался.

Больше студенты не возражали.

Нда. Утро, не смотря на солнца свет, было хмурым.

У больничных ворот их встретило нечто необычайное: сошедший с рельсов бешеный вагон, поперек чего дрыгало конечностями и звонко голосило нечто. Оно явно пребывало в клиническом восторге: «Ё-ха-ха!» Любой другой на его месте молил бы о помощи – каталка развила солидную скорость и летела прямо под откос, шлейф сбитых простыней вился следом.

- Ловите его! Быстрее! – Команда прозвучала излишней, упрашивать ребят не понадобилось.

Вскоре постели столкнулись лицом к лицу. Приступили к дознанию:

- Кто такой?! Фамилия?!

- Я – врач!

- Из какой палаты?!

- Виктор Валерианович!

- В чем дело?! Что у Вас с рукой? – Марля съехала, обмотала шинель винтом, вид бойца говорил о душевном разладе.

- Я здесь опыты провожу. А они мне мешают! – Нажим оппозиции приводил пленника в ярость.

- Ага, понятно, - а про себя подумал: «Я сегодня кого-то убью, а не то, что уволю». И вкрадчиво продолжил: – Видите ли, мы ведь с Вами коллеги. Я тоже врач. Эти люди – друзья. Они не помешают.

В корпусе медсестры разинули рты, когда там, как на сцене театра, появились следующие – студенты, конвойный Витек, Василь Василич без сапог, кричащий с койки петухом, заиндевелый клетчатый. Недоставало одного…

- А Гоша? Гоша где? – И ртов так и не закрыли.

Вскоре сыскали горемычного Гошу. Принесли, поместили обратно, в гранитолевые недра. Действие препарата близилось к концу. Он уже различал знакомые предметы. Увидев любимый диван, радостно поприветствовал: «И-и-ньга-ньга-ньга».

Здесь у Василича вырос длинный клюв. Кровь отлила от лица, и вид его стал чуточку зловещим. Слетел с насеста журавлем, широко раскинув крылья. Устроился об одной ноге. Попрыгивая, развернул корпус к Гоше:

- Ну что, два б-брульянта? Говорить будешь?

Бриллиант студенистой лягушкой барахтался в трясине мягкой мебели. Вращал выпученные со страху глаза. Борясь с наркозом, пробовал сесть, но ватное тело не слушалось. Руками тянул капли со лба смахнуть, ладони замерли и к лицу не перемещались. Пытался согнуть колени – ноги, дрожа, разъезжались все дальше. Сейчас он походил на судорожную исполинскую жабу, чей жизненный цикл почти завершен, и журавль-администратор ставит на нем законный крест.

- Не стесняйся, - повторил он вопрос, - рассказывай! – и долго еще в приемной вперебивку с «Уволю!» слышалось мудреное витиеватое кваканье. Беседа сопровождалась коллективным молодецким хохотом.

Ну, пусть их, смеются. А мы вернемся в начало, туда, где Гоша был веселым парнем.

Был? И, однако ж, здесь снова ошибка! Гоша был, есть, и Гоша обязательно будет. Будет несмотря ни на что. Пусть хоть десяток врачей негодует, Гоша останется!

А кого еще ему на замену найдут?

Нравится
 


 
 
Главная Об авторе Почитать Гостевая книга Письмо автору Контакты
© 2009-2015 Екатерина Алхимова. Все права защищены.
Яркая образная психологическая и юмористическая проза. Произведения, которые изменят вашу жизнь.